До глубокой ночи
Меня в этой жизни всегда раздражала зима. Нельзя сказать, что я особенно раздражительный тип, но когда мерзнет под мышками, а в лицо бьет ледяной репейчатый ветер, то я начинаю звереть.Вся история случилась именно зимой. Весь день я бродил из угла в угол (я вообще не работаю из принципа, так что времени у меня навалом), и хотел женщину. К полудню я осознал тот самый неприятный факт, с которым рано или поздно встречается одинокий мужлан, а именно — женщины меня более не хотят. Как-то так получилось. То ли морда у меня постарела-погрустнела, то ли за модой не слежу. Впрочем, никогда не обращал внимания на эти мелочи. Я люблю выпить, немножко погулять, а под вечер взломать девчонку. Именно под вечер, а лучше ночью — при луне у меня необычайно бодрятся гормоны. Но сейчас, как оказалось, их тратить особенно не на кого. Я предавался этим грустным думам, когда позвонил Кифа Большой.
Кифа был чудак. Он не употреблял водки, не курил, и не одевал трусов под штаны, и каждый божий день до пота выкладывался в тренажерном зале. Ходили слухи, что эти его занятия были каким-то образом связаны с трусами, которых он не носил, но я не буду об этом распространяться. Это личное дело каждого. Главное то, что Кифа Большой пригласил меня к себе на фуршет, а отказаться я просто не мог. Наоборот, я захотел мчаться к Кифе немедля. В тот момент, наверное, если бы какой-нибудь бомж пригласил меня пожевать селедки где-нибудь под мусорным баком, я бы тоже согласился, лишь бы выбраться из квартиры и поиметь человеческое общество.
И еще я знал, что у Кифы иногда интересно. Он был чудак, как я уже говорил, и от него можно было ожидать чего угодно. Один раз он поймал на улицу нищенку-цыганку, привел ее домой, и заставил лакать молоко из блюдечка, как собаку. Она у него жила несколько дней. За это время она поседела, и Кифа наголо ее обрил. Потом, конечно, он ее выгнал. Сказал, молоко закончилось. К нему пришли разбираться какие-то цыгане, произошло нечто вроде драки на шомполах, но в конце концов все закончилось благополучно. Одного из цыган он задушил, но ему ничего за это не было.
Я купил бутылку вина в гастрономе — для себя, и пакет ряженки для Кифы. И еще я купил булок с повидлом, сложил все это в полиэтиленовый пакет, и побрел к станции метро. Я был в легком полушубке, и ветер пробирал до костей. Почти окончательно замерзнув и озверев, я все-таки добрался до Электросилы, и с облегчением вполз в вагон. Там было пустовато. Я плюхнулся на свободное место, и тут же увидел ее. Она сидела напротив меня, в серебристой опухшей шубе и вязаной шапочке красного цвета... Ноги у нее были худые, и сама она была не толстая. Я сразу прозвал ее японкой. Ее глаза были чуть раскосые, и скулы выделялись основательно. Бог ее знает, кто она была по национальности. Важно то, что я ожил.
Было в ней что-то задевающее. Настолько, что я, почти не задумываясь, начал к ней клеиться. Аккуратно поставив пакет с булками и прочим на скамью, и освободив таким образом руки для свободной жестикуляции, я вдул ей следующее:
— Пардон за вмешательство, — сказал я грустно и с надеждой, — но не подскажете ли мне, где здесь поблизости библиотечный коллектор?
Она с минуту пощипывала свой шубный воротник и наконец сообщила, что нездешняя. Голос у нее был достаточно кроткий, чтобы я взволновался. Говорила она чисто, как и я сам.
— Я тоже, — сказал я, — не совсем здешний. То есть я живу здесь давно, но еще как-то не привык к местным кондициям. Холод зверский, как вы полагаете?
Она надменно кивнула головкой.
— А как на родине? — с надеждой спросил я.
— На родине тепло-о... , — заметила она с оттенком гордости. — Я живу в...
Тут она выговорила несколько согласных подряд, струю протяжных гласных, два мягких знака, и мой мозг разумно отключился, с тем чтобы не перегреться. В общем, южный был город.
— Учиться сюда?
Своим кротким голоском она объяснила, что приехала не просто учиться, а учиться в университете, который на проспекте Х. Собственно, она уже и учится.
Заметив, что я сам в некотором роде студент, я быстро предложил посудачить о студенческой дружбе в кафе как раз на проспекте Х, а после чего...
Она меня оборвала. Она сказала, что она не ходит в кафе с мужчинами. Ее просила об этом бабушка, когда она уезжала в город на Неве. А бабушку просила об этом ее бабушка, когда эта самая бабушка уезжала на курсы зоотехников в город с тринадцатью согласными, гласными, и мягкими знаками, смешанными без всякого представления о пропорциях.
Надо сказать, меня это разозлило. Не забудьте, что дело происходило зимой. И суть не в том, что у меня не было денег на кофе с пирожными, хотя их действительно не было. Просто я вдруг остро почувствовал, что лучший из моих дней уже давно прожит, а я как-то не удосужился записать это событие в дневник. И больше таких дней уже не будет. И я сижу в заплеванном вагоне, напротив изящной японки в красной шапочке, никому не нужный мужлан с претензиями.
И тогда я сделал следующее — заявил, что я агент по борьбе с недвижимостью. В моей базе данных более ста квартир готовых для аренды, лизинга и опционных торгов. Если ее интересует, я могу показать ей нечто уютное по трагически низкой цене.
И она клюнула. Ее носик поморщился, и она переспросила, действительно-ли у меня большой выбор. Я ответил, что выбор дьявольски широк. Она немножко размышляла, и наконец поинтересовалась, нет ли у меня случайно на примете уютной квартирки на проспекте Х. Я ответил положительно и в общем не соврал.
Наверное, мне просто повезло, что Кифа жил на проспекте Х. В жизни случаются совпадения. А быть может, в порыве злости я просто смог заглянуть в маленькую японскую головку и внушить ей кое-что нужное мне.
Я вел ее по проспекту под ручку, как порядочный, излагая мою собственную точку зрения на градостроение и кухню народов мира. Японка была сдержана, как и полагается барышне из аула. Она не смотрела по сторонам. Она была погружена в себя и только раз спросила, сколько может стоить такая квартира. Я назвал смехотворную сумму, и она облегченно вздохнула.
Думаю, я внушал ей некоторое недоверие. Я выглядел в меру оборванным, как и полагается прожигателю жизни, а ее представления о агентах недвижимости были несколько другими. И все-таки я совершил невозможное — довел ее прямо до дверей нужной квартиры.
Дверь открылась, и Кифа Большой кивнул головой. Он не издал ни звука, и не высказал удивления при виде меня с девочкой. Он только махнул рукой, проходите, мол, гости дорогие, и захлопнул за нами дверь. Японка приняла все как должное. Она прошла в зал, куда ей указали, а я бросил следом:
— Осмотритесь, уважаемая, и будьте как дома...
Знаком отозвав Кифу в кухню, я объяснил ему ситуацию. Я хотел одного — чтобы Кифа оставил нас одних с бутылкой, хоть на час. Я все еще не терял надежды.
Кифа меня охладил. Он сказал:
— Она не ведется.
Я пробовал возражать, но Кифа снова сказал:
— Она не ведется. По ней видно.
Я уже говорил, что он странный тип. Так это правда.
Затем он сказал:
— Я с ней поговорю. Хвост есть?
Я не совсем понял, что он имеет виду. Кифа Большой пояснил:
— Кто-нибудь знает, что она здесь?
Я ответил, что нет, не знает. Кифа сказал:
— Хорошо.
И ушел. Я остался на кухне, открыл холодильник, и выложил туда ряженку и булки. Вино я откупорил, и принялся искать стаканы. На вино была последняя надежда.
Первый крик я услышал, когда нашел второй стакан — точнее, чашку с отбитой ручкой. Затем раздался грохот, и сразу после этого закричали снова — тонко и пронзительно. Я поспешил в зал, держа в руке чашку, которую не успел наполнить.
То, что я увидел, заставило меня застыть на месте. Японка полулежала на диване — уже без шубы, с неестественно раскоряченными ногами. Кифа держал ее за руки одной своей рукой, а другой сдирал с нее ботинки. Один ботик полетел в сторону балконной двери, другой брякнулся на письменный стол в углу. Кифа обратился ко мне:
— Сними с нее джинсы.
И тут японка закричала снова. Кифа мягко ударил ее ладонью по губам, разбив их в кровь, и она замолчала. Я находился в каком-то ступоре, безмолвно глядя, как Кифа расстегивает девушке блузку, и вытягивает лифчик. Она остервенело дрыгала ногами, и Кифа сказал:
— Держи ее за ноги, слышишь?
Я подчинился, машинально поставил чашку на стол, и подхватил девушку за лодыжки. Они были невероятно тонкие. Кифа содрал блузку совсем, и перевернул девушку на живот. Ее спина была совершенно белая и чистая, без прыщиков и угрей, с острыми выступающими позвонками. Над джинсами у нее виднелись колготки телесного цвета. Не отпуская ее руки, Кифа расстегнул молнию на ее джинсах, и стянул их с ягодиц, оставив колготки. Я помог ему стянуть джинсы совсем. Оба мы не говорили не слова. Девушка извивалась на диване, и Кифе пришлось ударить ее еще раз. Он ударил ее по худым, обтянутым нейлоном ягодицам — удар был силен, и девушка приглушенно взвыла.
Затем Кифа успокоился. Полулежа рядом с ней, он поглаживал ее по спине и плечам. Потом схватил ее за волосы — у нее была короткая стрижка — и насильно повернул ее лицом к себе. Я увидел ее глаза — полные слез — и меня затрясло.
Кифа спросил ее:
— Ты целка?
Девушка пошевелила разбитыми губами, но я ничего не услышал. Я продолжал держать ее за лодыжки, пальцы ног были рядом с моим ртом. Я поцеловал ближайший ко мне большой палец, потом сунул его в рот и пососал — палец задергался во рту, как сумасшедший — очевидно, она подумала, что я хочу его откусить.
Кифа склонился между ее ягодиц, зацепил зубами тонкую ткань, а затем резко поднял голову — послышался треск. Колготки лопнули, обнажив сиреневые трусики с оборочкой. Кифа чуть оттянул трусы вниз, и раздвинул ягодицы. Я придвинулся поближе. Ее анус был мокр и немного волосат. Она непроизвольно сжимала ягодицы, пытаясь скрыться от пальца Кифа, которым он ее трогал.
— Не сжимайся, — попросил ее Кифа.
Он плюнул на указательный палец, и медленно ввел его в ее анус. Все ее тело задрожало, а ноги в моих руках напряглись. Палец вошел почти полностью, после чего был вынут.
— Хорошо, — сказал Кифа, приподнялся, и стянул спортивные штаны. Трусов он никогда не носил. Его член был темно-багрового цвета, напрягшийся, высунувший наружу сливообразную головку. Кифа пристроился к девушке сзади, и осторожно принялся вводить член в анус. Девушка задушенно взвыла, ее ноги у меня в руках затрепетали. Кифа отпустил руки девушки, и взял ее за бедра, и продолжал вталкивать член, пока его пах не соприкоснулся с ее задницей. На предплечьях у Кифы вздулись вены. Он принялся вводить и выводить член, а я с ужасом видел, как голова девушки трясется, а освободившиеся руки скребут по обшивке дивана.
Кифа вытащил взмокший член и выбросил мутную струю девушке на спину. Я перестал держать ее за ноги, так как она уже не сопротивлялась. Мне захотелось снять с нее колготки, и я это сделал, медленно стягивая их с худых ног. Она явно эпилировала икры и ляжки — об этом говорило множество темных точек на коже. Я взял в руки ее ступни. Они были маленькие и нежные на ощупь. Пальцы на ногах были тщательно отманикюрены и покрыты черным лаком. Я трогал ее пальцы и поглаживал икры ног.
— Давай в жопу, — предложил Кифа, который отдыхал, лежа рядом.
Вдруг мне стало страшно. Я сказал:
— Не могу.
— Тогда в дырку, — сказал Кифа. — Она целка, можешь мне поверить.
Я перевернул девушку на спину. Ее лобок был подбрит, и наверное именно это меня и возбудило. Я представил, как она сидит в вагоне метро, морща нос, отворачиваясь от меня. Не хотела идти со мной в кафе. Сука. Я расстегнул ширинку и вытащил член — он был мягкий, и я потер его о ее ступню, чтобы он встал. Я повозил им sexrasskaz.org между пальцами ног, потом наклонился, и взял все пальцы в рот. Их вкус был нежно-соленый, немного оттдавая жидкостью для снятия лака. Я посмотрел на нее — она лежала, открыв глаза и немигающе глядя в потолок. Мой член поднимался.
Тогда я раздвинул ее ноги, и лег на нее. Ее груди были разбросаны в стороны, как игрушки. Я захватил одну рукой, и сжал — она разомкнула губы и плюнула мне в лицо. Слюна попала мне в глаз, и я вытер ее. Бить ее я не мог — я никогда не бью женщин. Я их только хочу. Я приставил расширившуюся головку между ее половых губ, и воткнул. Член вошел на глубину головки. Девушка тяжело задышала, потом всхлипнула.
— Не надо, — тихо сказала она. Ее глаза начали расширяться, а рот скривился, словно в дьявольской усмешке.
Я чувствовал плеву головкой, и медленно надавливал. Она страшно напряглась, все ее тело сжалось в один комок. Ее ступни впились мне в поясницу. Руками она закрыла глаза, и начала протяжно выть, пока я продолжал заталкивать член.
Кифа подобрался к ней сзади и взял ее волосы в кулак. Кифа вообще любил волосы. Каким-то образом он ощутил мгновение, когда я порвал девушке плеву, и тогда он сильно потянул ее за волосы. Она захрипела совершенно нечеловечески. Я спустил ей на живот, и размазал сперму по грудям. Потом встал, и поплелся в кухню. Выпив полбутылки вина, и вернулся, и увидел, что японка сидит на диване, расставив ножки с черным маникюром в стороны, а перед ней стоит Кифа и дает ей в рот.
Она сосала порывисто, держа одной рукой Кифу за задницу. Другой она держала его член у основания. Кифа же держал одной рукой ее за правое ухо, а другой поглаживал волосы. Девушка старательно заглатывала член, глаза у нее были закрыты.
Когда Кифа спустил ей в рот, она закашлялась. Совершенно невозмутимый, он отправился в ванную, а я подошел к ней и присел перед ней на ковер. Она продолжала кашлять.
— Извини, — сказал я. Наверное, это все выглядело жутко глупо — девушка с размазанной по волосам спермой посмотрела на меня и ничего не сказала. — Я бы тебе ничего не сделал, если бы не он.
— Я хочу тебя взять в жопу, — добавил я. — Повернись.
Она медленно кивнула, и развернулась спиной ко мне. Мой член уже стоял. Я раздвинул ее ягодицы, нашел отверстие, и начал всовывать член. Там было действительно туго, словно в деревянной бабе. Я повернул девушку к себе лицом, всунул член ей между губ и повозил там чуть-чуть. Она скользнула зубами по головке, и от этого пенис затвердел, как кость. Я помазал слюной ее анус, и с силой втолкнул член внутрь. Она чуть вскрикнула, а я взял ее за острые косточки на бедрах, и принялся двигать туда-сюда. Очевидно, ей было больно, но она терпела. Оргазм у меня был нестерпимо острый и долгий, я спускал ей в прямую кишку, а она тяжело дышала с открытым ртом.
Потом я уложил ее на диван, и вылизал ее мокрый задний проход. Из ануса сочилась сперма, и я вылизал и ее. Я целовал и облизывал ее пальцы на руках и ногах. Я всасывал в рот ее вялые соски, тискал ее груди. Я делал все, что хотел.
А потом пришел Кифа, и мы разговаривали. Точнее, говорила она. Она сказала, что в своем городе ее как-то изнасиловал большой человек. Он кормил ее рахат-лукумом. Он взял ее в зад в автомобиле, на заднем-же сиденье. Но даже он не посмел сделать ее женщиной. У нее восемь братьев, и они за нее отомстят. И она заплакала. А Кифа сказал:
— Действительно, целка.
Мы были с ней до глубокой ночи. Под утро мы просто вывели ее на проспект Х, оставили на дороге, и вернулись к Кифе.
***
В конце концов, я не жалею, что мы оставили ее в живых.
Кифа хотел еще выбить ей глаза, но я переубедил его. Мне стоило многого его уговорить. В виде компенсации Кифа побрил ее наголо. Теперь Кифы уже нет. Срок апелляции закончился, и его расстреляли всего месяц назад. За ним числилось несколько убийств, так что я по сравнению с ним ягненок. Тем не менее я получил свою десятку. Но жалеть мне не о чем.
Раз в полгода я получаю посылку, вместе с которой приходит ко мне сладкое чувство. Посылка пахнет чем-то душистым. Я всегда вскрываю ее сам, обычно в туалете, ночью, когда паханы спят. Крышка прибита малюсенькими гвоздиками, я их вынимаю, и аккуратно собираю их в кулечек. Это очень полезные предметы. А внутри, в грубой коричневой бумаге, лежит нечто. Оно сладкое, нежное, от него веет счастьем, но я не знаю, радоваться мне или плакать. Это рахат-лукум.
https://sexrasskaz.org/844-do-glubokoj-nochi.html
4 408